"Покажите, что мы не лишние". Спросили ветеранов, чего им не хватает во время реабилитации

Каждый день в Украине становится все больше военных людей, которые обратно возвращаются в социум. Это и бойцы, проходящие реабилитацию после ранения, и демобилизованные воины. Многие получили тяжелые телесные и психологические травмы и нуждаются в адекватной поддержке и восстановлении. В Украине есть государственная программа психологической реабилитации для ветеранов войны, она гарантирует бесплатную психологическую помощь. Также существует ряд инициатив, поддерживающих ветеранов, помогающих им вернуться к социальной жизни.

Несмотря на это в секторе реабилитации до сих пор остается много проблем. Одна из которых — недостаточная информационная кампания, которая бы рассказывала экс-бойцам об инициативах, которые могут им помочь. LIGA.Life решила спросить у военных и экс-теробороновцев, как они сами видят адекватную реабилитацию и в чем нуждаются после возвращения в социум.

Станислав Дехтяр, 27 лет

Боец 24-го отдельного штурмового батальона "Айдар"

Я подписал контракт с "Айдаром" в начале лета, буквально с первых дней участвовал в боевых действиях. В августе прошлого года получил тяжелое ранение, мне ампутировали правую ногу. Но со службы уволен не был, потому что до сих пор прохожу реабилитацию, пользуюсь учебным протезом и жду ВЛК (военно-лечебная комиссия. — ред.), живу во Львове.

Самым сложным было принятие себя и понимание того, что я потерял конечность. Эту эмоцию сложно даже описать. Представьте, вы просыпаетесь в палате и видите, что у вас нет правой ноги — что чувствуете? Это даже не отчаяние, а какая-то очень сильная грусть. Мне пришлось принять и осознать, что теперь это на всю жизнь. Это то, что было самым трудным в психологическом плане.

В контексте реабилитации государство должно позаботиться о максимальном упрощении системы, обслуживающей ветеранов войны и не только их, но и всех инклюзивных людей. Сейчас у нас нет единой системы, которая бы адекватно вела учет раненых бойцов, но очень много бюрократии. Почему я должен бегать по десяткам различных учреждений, собирать кучу справок и бумаг, ловить на себе недовольные взгляды врачей?

Когда я получил ранение, то попал в больницу в Константиновку, потом меня перевели в Дмитровку, потом в Днепр, а потом уже во Львов. И если бы на этом этапе я бы потерял хоть одну бумажку, я должен был возвращаться обратно в Константиновку. Это нонсенс. Я и многие мои собратья с этим столкнулись — эти процессы надо реформировать.

Чтобы интегрироваться в социум, думаю, что в первую очередь сам военный (уволен он со службы или нет) должен понимать, что больше всего это нужно только ему. Чтобы он мог нормально общаться со своими родными, друзьями и другими людьми, ему нужно этого захотеть. А это большая и сложная работа над собой, а также работа психологов.

На мой взгляд, психологическая помощь для всех военных на реабилитации должна быть по дефолту. Ведь на войне твое тело и разум постоянно в стрессе, ты настолько к этому привыкаешь, что ты "на стреме" даже у себя дома. И это приносит страшный дискомфорт в первую очередь тебе, а потом — людям вокруг тебя.

Когда я попал в реабилитационный центр "Галичина", я общался и с психологом, и психотерапевтом, и психиатром. Мой терапевт – тоже бывший военный, он сильно мне помог. Он передвигается на коляске, он как никто понимает, через что мы прошли и будем проходить.

Если человек не готов резко отлучиться от службы, то нужно интегрировать его в социум медленно. Можно вовлекать в обучение, на инструкторские должности. То есть ты можешь жить в социуме, ходить на службу как на работу, но передавать свой боевой опыт еще молодым и неопытным бойцам. Ибо теоретическая база — хорошо, но гораздо более ценно узнать, как все происходит, от того, кто там был и все это видел.

Не бойтесь задавать вопросы, говорить с ветеранами, воспринимать так же, как других людей. Чем больше акцентируешь на том, что перед тобой ветеран, тем больше становится некомфортно обоим. Детям родители должны объяснять, что не нужно бояться таких людей, что это нормально, потому что сейчас таких ребят уже много и, к сожалению, будет еще больше.

Часто сталкиваюсь с тем, что люди максимально бестактны и некомпетентны, задают странные вопросы. Недавно вызвал такси, а таксист спрашивает, что с ногой? Я отшутился, говорю: "Стриг ногти и немного психонул". Но такой вопрос – это максимально некорректно. У человека должно быть какое-то самосознание и понимание, что если перед тобой кто-то с травмой или инклюзией, то подобные вопросы могут триггерить.

Поэтому нужно проводить образовательную работу с обществом, но не через телемарафоны, а через адекватные инициативы. Например, Маси Найем (украинский юрист, доброволец ВСУ, потерявший глаз во время боевых действий. — Ред.) основал проект "Принцип" — это правозащитная организация, помогающая ветеранам с инклюзиями.

Александр, позывной "Аня", 26 лет

Боец 112-й отдельной бригады территориальной обороны ВСУ

Я мобилизовался 25 февраля 2022 года и с тех пор на службе. Участвовал в боевых действиях в Харьковской области, в начале декабря попал в Бахмут. Получил тяжелое ранение в результате взрыва гранаты – мне перебило ноги и руки, порвало мышцы. Больше всего пострадала левая нога, была угроза ампутации, но, к счастью, врачи ее спасли.

После ранения меня эвакуировали в Днепр, потом во Львов. Два месяца я лежал в больнице, потом меня отпустили лечиться дома. Недавно провели еще одну операцию, чтобы достать осколок с колена, но, к сожалению, неуспешно. Сейчас заканчивается последний отпуск, после которого я вернусь в строй.

За эти четыре месяца, которые я провел в социуме, самыми сложными для меня были две вещи. Во-первых, это полная утрата интереса к гражданской жизни. Привычные вещи стали неинтересными – мне хотелось общения, но было трудно говорить с людьми о том, что меня действительно волнует, я чувствовал, что меня не понимают.

Да, люди меня слушали, поддерживали, но не понимали, потому что никогда не проживали тех эмоций, что я. Когда рассказывал о своих страхах или о том, что я пережил на войне, создавалось впечатление, что люди обесценивают мой личный опыт. Поэтому со временем я просто перестал делиться тем, что волнует, и обсуждал только с ранеными.

Во-вторых, лично для меня болезненным является отсутствие безбарьерных пространств в наших городах. Я столкнулся с этим, когда после ранения передвигался на коляске, а затем на костылях. К примеру, центр Львова вообще не подстроен для людей с инклюзией — старый общественный транспорт, брусчатка, высокие бордюры. Если ты на коляске – это смерть для твоих рук.

Однажды мы с побратимом приехали в торговый центр, но не смогли попасть на второй этаж, потому что у ТРЦ не было лифта. В такие моменты чувствуешь себя просто лишним и никому не нужным. Дело не в том, что люди не хотят тебя видеть — сам город тебе говорит, что ты не нужен там, потому что нет возможности добраться туда, куда тебе нужно. Без банальной бытовой интеграции военных невозможно интегрировать в социальную жизнь. Ветеранам в городах нужно дать возможность делать то, что и все остальные люди.

Реабилитироваться морально помогла психотерапия — со мной работал гештальт-терапевт и психоаналитик. У меня была сильная обида на людей, живущих гражданской жизнью, и терапия помогла мне этот образ как-то проговорить, понять, откуда она. Сейчас гораздо легче. Всем военным после боевого опыта необходима терапия.

Но опять же, если человек этого не хочет — ты не можешь его заставить. Я уверен, что многие ветераны будут игнорировать психологическую помощь, потому что для многих из них психотерапия до сих пор из разряда – "со мной что-то не так", они не понимают разницы между терапией и "дуркой". Одному моему побратиму 53 года — он очень закрыт, тяжело идет на контакт с обществом. Единственная связь с социумом для него – это я. Были бы замечательными инициативы, где более приспособленные к социальной жизни ветераны помогали тем, у кого сложности с этим.

Надо создавать условия, показывающие, что все наоборот. Когда боец только вступает на путь адаптации, ему нужно показать, что он не лишний. Для этого банально нужно предоставить доступ ко всем услугам, как и всем обычным людям, упростить все бюрократические процедуры – получение инвалидности, оформление выплат.

Еще одна проблема – информирование. Например, в Киеве есть Veteran Hub — организация, которая помогает ветеранам еще с 2015 года. Я туда могу пойти, потому что знаю о ней. Но многие ветераны не знают — нужна мощная социальная кампания, которая бы информировала бойцов.

Надо запустить месседж: "Если вас что-то беспокоит – приходите в такое место, здесь есть возможность делать то и то". Я уверен, что возможностей много — но как о них узнать всем? Надо адекватно сообщать о них.

Лично я не готов вернуться в социум. Во-первых, потому что сейчас я не могу уволиться со службы, мое ранение – это только III группа инвалидности, а это не повод быть демобилизованным. Но даже если бы у меня было основание для увольнения — я бы этого не сделал. Я планирую продолжать службу. Для меня это дело незавершенное. Очень много жизни уже положено в этой войне, я для себя не имею морального права сойти с дистанции, которую я избрал.

Антон, позывной "Барб", 31 год

Экс-боец территориальной обороны города Буча

С первых дней марта почти до конца апреля я был добровольцем в теробороне Бучи. Когда город зачистили от окупантов, нам предложили контракт с Вооруженными Силами, но я отказался из-за состояния здоровья — страдаю от болезни Бехтерева. Решил, что в Буче пользы принесу больше – здесь я помогал отстраивать город, волонтерил и помогал побратимам, которые на Донецком направлении. Летом, когда я привозил ребятам помощь, получил контузию во время минометных обстрелов. Но к счастью остался невредимым.

Почти сразу же после зачистки Бучи я столкнулся с довольно мощными паническими атаками и ночными ужасами. Я находился в постоянном страхе непредсказуемости. Просто лежу и мне страшно, без причины. Хоть я у себя в квартире, без хлопот и забот. Затем начались странные приступы, особенно в толпе. Это была не агрессия, а что-то похожее на истерику – паника, слезы, крик.

После этого мои близкие нашли для меня психолога – сам я не мог отважиться. Так совпало, что мой терапевт занимался психологической помощью жителям Бучи и организовывал групповые занятия. Я стал посещать их, но потом почувствовал, что мне лучше подойдут индивидуальные. На сеансах я понял, что мой ужас возникал от пережитого. По симптомам у меня был типичный посттравматический синдром. Терапия – это действительно действенная вещь, которая помогла мне.

Но среди моих друзей и знакомых военных много таких, которые говорят, что им не нужен терапевт, хотя он нужен всем, у кого был боевой опыт. Чтобы побуждать бывших военных к терапии, их нужно как-то заинтересовать. Если люди категорически против терапии, принуждать не надо. Но я по себе знаю, что такие люди нуждаются в общении, особенно в первое время после травматического опыта.

Для ветеранов нужно создать такую среду, где будет общение. Но поощрять нужно очень по-разному. Например, есть люди, которые боятся брать оружие в руки, а есть ребята, которые без оружия теперь не могут. Я бы советовал организовывать какие-то кружки, собрания, где ребята собираются и вместе проводят время так, как им удобно. Инициативу на себя должна принимать община или местная власть.

К примеру, я слышал, что в Ирпене появился "Клуб ветеранов Ирпеня". Они периодически арендуют полигон, где экс-бойцы могут встретиться, пообщаться, пострелять. И проблема в том, что таких инициатив очень мало или они очень малоизвестны.

Людей нужно умело заинтересовывать — должно быть создано не просто учреждение, нужно организовывать какие-то события, чтобы ветераны понимали, что куда-то нужно уходить. Как раньше люди ходили на Atlas Weekend — чтобы сейчас ветераны ходили на подобные мероприятия, только для военных. Где бы к ним относились достойно и уважительно.

Я понимаю, что стирание войны из повседневности неизбежно — люди всегда делали выбор в пользу своих приоритетов, так работает жизнь.

В последнее время замечаю, что многие начинают забывать о том, что происходило в Киеве, Буче, Ирпене. А когда люди забывают, то перестают разбираться в происходящем. Делают свои выводы и обвиняют в проблемах всех, в том числе военных. Не надо забывать, кто на нас напал.