"Сколько бомб должно упасть?": комик Феликс Редька о юморе, украинском языке и критике

Недавно сумской комик Феликс Редька выложил на своем YouTube-канале видео конфликта со зрителями во время выступления во Львове. Инцидент, произошедший в декабре 2022 года, в очередной раз заострил внимание на вопросе перехода жителей обрусевших регионов на украинский язык. Стендапер попытался объяснить со сцены, насколько токсичными и болезненными могут быть форсирования этого процесса со стороны других, но сам наткнулся на критику зрителей.

LIGA.Life пообщалась с комиком по поводу этого конфликта и расспросила о его опыте перехода на украинский язык, юморе во время войны и изменениях, которые претерпела стендап-сцена Украины в течение прошлого года.

Выступление во Львове состоялось в декабре 2022 года; почему спустя месяц вы решили выложить видео спора?

Шутка "Сколько бомб должно упасть?" была частью моей программы. До этого мы с Тарасом Яремием (комик со Львовской области. – Ред.) в рамках тура "Восток и Запад давно вместе" объездили 30 украинских городов – это выступление везде воспринимали спокойно, без криков или критики. Вдобавок, это был наш третий концерт во Львове с этой программой. Я не ожидал, что может случиться нечто подобное, поэтому планировал записать выступление на видео. Так уж случилось, что в нем добавилась импровизация со зрителем – вот я ее и выложил.

Почему вы отреагировали на этот случай?

Провокации и выкрикивания из зала – привычная вещь для стендап-комиков. У нас даже есть название для таких зрителей – хеклеры. Это люди, которые выкрикивают что-то во время выступления, с которым нужно общаться и импровизировать. Если ты профессиональный стендапер, то рано или поздно наткнешься на такого зрителя. Мне "повезло" именно в тот день.

Обычно я стараюсь игнорировать подобные выпады, если не вижу в этом агрессивного посыла. Не всегда люди выкрикивают что-то с негативом, часто зрители полагают, что таким образом помогают комику. Поэтому я просто стараюсь не обращать на это внимание и иду дальше по подготовленной программе, потому что она, как правило, лучше импровизации. Но во время выступления во Львове была именно акцентированная претензия, на которую обратили внимание все. Было бы странно, если бы я просто притворился, что этого не услышал.

С чего вообще начался конфликт? Взаимодействие со зрителями произошло после иронического ответа, что, мол, еще четыре бомбы – и жители Сум откажутся от русского языка.

Да, есть претензия, что это был упрек в шутку о бомбах. Но если кто делает мне такое замечание, я сразу понимаю: этот человек не слушал выступление, даже не попыталась понять, о чем там сказано. Если переслушать отрывок, то, очевидно, я шучу не о бомбах, не о том, как они падают на головы. Я высмеиваю людей, которые позволяют себе использовать токсичную и болезненную фразу: "Сколько еще бомб должно упасть?" по отношению к тем, кто реально страдает от взрывов и ракетных ударов.

Какой была реакция зрителей на другие шутки?

Кроме того случая, не возникало никаких проблем. Мы три месяца ездили туром по Украине и не наткнулись ни на одного хеклера. Даже обсуждали с Тарасом (Яремием. – Ред.), что это странно, аномально. Думаю, это все потому, что у нас есть собственная аудитория, которая предоставила нам кредит доверия. Люди, которые покупали билеты на концерты, уже знали нас или видели наши выступления на YouTube, потому, какие могли быть претензии?

Ваша аудитория несколько отличается по опыту, который пережили жители восточных и западных регионов Украины. Ожидали ли вы возможной критики или непринятия отдельных тем?

Никогда не знаешь, кто и в какой момент захочет что-нибудь выкрикнуть из зала. Выступление длится 30 минут, материала много. Например, у меня дальше в программе идет огромный бит (блок шуток на одну тему. – Ред.) о разнице между жителями Востока и Запада в религиозном плане. Я рассказывал о наших традициях в Сумах, как к этому вообще относятся, и сравнивал свой опыт с тем, что мне рассказывал Тарас о катехизации в школах и обязательных воскресных службах. Я об этом шутил и, честно скажу, думал, что на этом моменте могут возникнуть какие-то конфликты. Но ничего такого не случилось.

Есть ли темы, которые сейчас вызывают особый интерес у аудитории или, напротив, не воспринимаются зрителями?

Лучший юмор – это актуальный юмор. Поэтому единственное, что изменилось после начала широкомасштабного вторжения, – это фокус на войну. Это то, что мы все ощущаем сейчас и видим.

Все зависит от того, как ты сформулируешь свою шутку. У комедии есть правило: бить снизу вверх. То есть комик должен защищать более слабых или быть в позиции более слабого человека, который ошутит более сильного. Например, высмеивать пришедших к нам с оружием россиян – это ок. Но неэтично шутить о жертвах геноцида в Буче или Изюме, смеяться над людьми в Бахмуте, оставшимися без света и отопления.

Как вы определяете, понравилась ли зрителям шутка?

Всё это происходит на интуитивном уровне. Нет никакого измерителя шума или человека, считающего количество шуток. Просто понимаешь, где люди больше смеялись, где громче или тише. После более чем сотни выступлений все это происходит интуитивно.

Выкрики из зала свидетельствуют о том, что шутка попала в правильное место?

Нет, это признак того, что в зале сидит невоспитанный человек, не понимающий культуры поведения на мероприятиях. Почему-то люди думают, что стендап-комик, – это какой-то дружбан, вышедший на сцену и рассказывающий шутки. Некоторые зрители ошибочно полагают, что нет четвертой стены, и они имеют полное право что-то выкрикнуть. Но стендап – такой же жанр, что и театр, музыка или балет. Если люди понимают, что нельзя во время балета встать и выкрикнуть что-нибудь вроде: "Масовка не дотягивает", то почему они это могут делать во время стендапа?

Как изменилась стендап-сцена за почти год полномасштабной войны?

Ранее украинские комики во многом ориентировались на россиян, но после 24 февраля аудитория массово начала отказываться от комедийного контента страны-агрессора и полностью сфокусировалась на внутреннем рынке. Если еще год назад комиков, зарабатывавших исключительно стендапом, у нас были единицы, то сейчас денег настолько стало больше, что появилась целая плеяда таких людей.

Сколько в среднем может зарабатывать украинский стендап-комик?

Вилка очень широкая: от 10-15 тысяч гривен для среднестатистического киевского стендапера, получающего 500-1000 грн за вечер, до условной Леры Мандзюк (стендап-комикеса родом из Закарпатья. — Ред.), которая дает концерт на Бали. Каждому в карман я не заглядывал, поэтому точную цифру не назову, но скажу так: одна, две, три тысячи долларов в месяц – да, десять тысяч долларов – скорее нет.

Что для вас признак роста украинской стендап-сцены?

Появление зрителей и их желание тратить деньги на это развлечение. Украинский стендап начал формироваться давно (до 24 февраля было огромное количество крутых комиков, десятилетиями работавших над своим материалом), записывали разные программы, специальные выступления. Просто на них не обращали столько внимания. В момент Икс, когда появилась аудитория, эти комики уже готовы были удовлетворить потребности зрителя, все было качественно и профессионально. Поэтому люди начали с удовольствием тратить на это деньги. Зрители поняли, что украинский стендап, – отличная альтернатива российской комедии, а наши комики ничем не хуже.

Как изменилась ваша аудитория?

В 2021 году и начале 2022-го я мог собрать в Киеве 50-100 зрителей. Сейчас через полгода я дал два тура: общий с Тарасом Яремием и сольный, тоже на 30 городов. В малых городах удавалось собрать 50 зрителей, в больших – 100-150, а в совсем больших – 300-400. Это в четыре раза больше. Потому я бы даже сказал, что моя аудитория не увеличилась, а вообще появилась.

Какие это последствия создает для самих стендаперов? Ведь с большой силой приходит большая ответственность.

Ранее украинские комики выступали на 20-100 человек, которые были ультрафанами стендапа, больше на них никто не обращал внимания. Люди на сцене могли себе позволить любую риторику, любые шутки – на это никогда бы никто не обиделся и это не было бы озвучено в публичном пространстве. Но сейчас возникла необходимость более качественно фильтровать, что мы говорим. Мы становимся полноценными участникам шоу-бизнеса, на нас обращают внимание СМИ. Уже есть несколько кейсов, когда комики не подумали, сказали какую-то неудачную шутку и получили из-за этого огромное количество хейта.

В начале полномасштабной войны многие публичные лица, в частности, стендаперы, переходили на украинский язык. Кто-то делал официальные заявления, кто-то – нет. Как это происходило у вас?

25 лет я был русскоязычным, мои мама и папа, друзья и окружение, подавляющее большинство коллег – все общались по-русски. Я знал украинский язык, учил его в школе, прекрасно понимал, но даже после 24 февраля не думал о переходе. Когда весной начался мой тур, я решил выступать по-русски в Днепре, Харькове, Одессе и Сумах. Так случилось, что это были мои последние концерты на этом языке.

Потом я дал девять выступлений на украинском на Западе и решил больше не возвращаться к русскому. Просто элементарно не хочу триггерить людей, которым может быть больно слышно этот язык. Я не знаю, сидит ли в зале человек, дом которого разрушил российский снаряд, или кто-нибудь из близких погиб на войне. Ну и, конечно, выполняю Закон Украины "О языке". Сначала сильно себя загонял по поводу того, как буду выступать, думал, что мои шутки перестанут работать, а я стану худшим комиком. Как оказалось, не стал. Более того, я теперь не просто концерты даю на украинском, но и в быту на нем разговариваю.

Что было сложным в процессе перехода на украинский язык?

Я думал, что сначала будет какой-то переходный период, когда я буду долго подбирать нужные слова. Это могло испортить качество какого-то панча (короткая, ударная фраза или слово, которое должно привлечь внимание зрителя. – Ред.), потому что комедия – это всегда скорость твоего ума. Еще волновался, что буду использовать большое количество русизмов, и это будет звучать галимо. Но после выступлений на Галычине я понял, что люди там тоже не разговаривают исключительно на литературном языке, поэтому успокоился и позволил себе говорить суржиком. Как только я расслабился и понял, что при необходимости могу использовать русское слово, так меня сразу отпустило.

Как реагировали зрители на то, что вы теперь выступаете на украинском?

Я не делал какого-либо официального заявления, но когда рассказывал аудитории, что это мое первое выступление на украинском, то в зале были аплодисменты. Так было в начале войны, когда все друг друга поддерживали. Сейчас переход на украинский язык воспринимают как норму, этим уже никого не удивишь. Если ты перешел на украинский и не подкрепил это в шутку, то никакой реакции не будет.

Ощущали ли вы давление со стороны тех, кто как-то поганял или критиковал за употребление русизмов?

Я постоянно с этим сталкиваюсь. Конечно, меня на улице не ловят и не рассказывают, как правильно употреблять причастия. Но это давление ощущается, особенно в комментариях под постами в соцсетях. Даже когда TikTok листаю, то наталкиваюсь на высмеивание людей, использующих русизмы. Эта история сформировалась еще при Азарове, когда все шутили над тем, как он говорит. Думаю, это было стратегически неправильным решением, потому что таких людей, которым сложно сейчас перейти на украинский, – если не миллионы, то сотни тысяч. Их, наоборот, нужно поддержать.