Гуманизм и комнаты безопасности. Что будет с украинской архитектурой после войны

После войны украинские города ждет послевоенное восстановление. Харьков, который почти на границе с россиянами, пострадал от обстрелов оккупантов больше всего — в городе разрушены или уничтожены более 5000 домов. Восстанавливать город начали уже в 2022 году, а мэр пригласил помочь в восстановлении Харькова британского архитектора Нормана Фостера.

Несмотря на влиятельность Фостера, украинское архитектурное сообщество скептически относится к его участию в восстановлении Харькова — мол, архитектор не углублен в контекст города, его услуги могут быть слишком дорогими для воюющей страны и вообще быть несвоевременными.

Полномасштабное вторжение, которое принесло в наш дом травмы и катастрофические разрушения, порождает запрос на новую архитектуру, которая будет переосмысливать все, что раньше строилось.

LIGA.Life поговорила с архитектором студии Noema Space и преподавательницей Харьковской школы архитектуры Дарьей Ожигановой, чтобы понять, нужна ли нам "звездная" архитектура и вообще – что сегодня нужно строить?

Кто такой Фостер, что он может сделать для Харькова, а что нет

Норман Фостер – звезда мировой архитектуры, основатель всемирно-известного бюро Foster+Pаrtners. Он считается одним из создателей стиля хай-тек, является лауреатом высшей награды в мире архитектуры – Притцкеровской премии 1999 года. Фостер отвечал за реставрацию берлинского Рейхстага, спроектировал всемирно известный небоскреб 30 St Mary Axe в Лондоне и построил кольцеобразную штаб-квартиру Apple в Калифорнии.

Важно отметить, что Фостера пригласили в Украину не как частного архитектора, который спроектирует небоскреб или знаковое сооружение.

Фостер вместе с командой специалистов (в том числе украинских) разрабатывает для Харькова новый генплан, который учтет разрушения в результате обстрелов и будет предусматривать полное восстановление города после войны.

Сотрудничество со звездным архитектором уровня Фостера имеет свои преимущества, впрочем, и негативную сторону, считает Дарья Ожиганова. По ее словам, Фостер – "мыслящая голова" в мире архитектуры, его ранние проекты действительно считаются революционными и не исключено, что он предложит для Харькова достойные внимания идеи. В его портфеле есть ряд проектов, которые до сих пор не реализованы, но могут стать ценными для опыта Украины.

В то же время проблема в том, что Харьков как город имеет очень специфический исторический и локальный контекст, и Норман Фостер (который никогда не был в Харькове) вряд ли сможет предложить городу что-то, что отвечало бы этому контексту и реальным потребностям его жителей.

"Меня в этом кейсе больше всего смущает процедура, которая стоит за приглашением Фостера — она не очень прозрачна и понятна", — комментирует Дарья, объясняя, что приглашение Фостера было абсолютно спонтанным.

Целесообразнее было бы сотрудничество с архитектором в совместном образовательном проекте, где Фостер учил бы украинских специалистов и оставил свою экспертную базу в Украине не в виде зданий, а в компетенциях и в "головах у наших архитекторов", считает Ожиганова.

"Он мог бы сделать свой мастер-план, привлекая активное сообщество или студентов-архитекторов. Возможно, это был бы гораздо более длительный процесс, но это бы оказало гораздо большее влияние", — говорит Дарья.

Гуманная архитектура: что сейчас нужно украинским городам?

Война очень сильно влияет на представление о пространстве дома, а следовательно и на архитектуру. Кардинально видение дома изменилось после Первой мировой, в том числе из-за того, что многие проектировщики имели опыт боевых действий, объясняет Дарья. Именно в то время в архитектуре появилось направление Баухаус, в определенной степени породившее модернистскую архитектуру со строгостью форм и утилитарностью.

Как война в Украине повлияет на архитектуру и представление о пространстве – до сих пор открытый вопрос, считает Дарья. Очевидно, что опыт войны требует новой архитектуры – гуманной, которая будет заботиться о человеке.

В противовес субъективным высказываниям архитекторов, часто имевшим место в Украине до войны (и сейчас тоже), должна появиться архитектура, которая разворачивается вокруг человека и пользователя пространством — особенно это актуально сейчас, когда столько людей потеряли свои дома и ощущение дома.

"А гуманное пространство — оно понятно, оно тебя не путает, базово комфортное и функциональное. В него ты можешь вносить изменения, оно сотрудничает с тобой", — говорит Дарья.

Достичь этого можно благодаря партисипативному проектированию или "общетворению" — когда авторами проекта становится его целевая аудитория или пользователь, говорит Дарья: "Это то, на что сейчас очень большой запрос и что может стать отличительной чертой послевоенной украинской архитектуры".

В то время, когда у всех украинцев есть один внешний враг, которому мы противопоставляем себя, мы начинаем задавать себе вопрос — а кто мы? Этот ценностный поиск также может иметь отклик в архитектуре и привести к появлению локальных аутентичных проектов.

"Со временем мы отойдем от поверхностного видения и понимания украинской архитектуры, начнем больше исследовать и найдем свою аутентику – она может быть достаточно локальной, продиктованной какими-то особенностями климата, ландшафта или исторического и социального устройства. Это мы видим уже сейчас – иногда архитектура может реферировать к традиционному жилью, но делать это очень элегантно и очень кстати", — объясняет Дарья.

На фото – проект высшей богословской школы для будущих раввинов в Гнатовке Киевской области. Здание, спроектированное Drozdov&Partners, демонстрирует, как арихтектура органично может вплетаться в местный контекст. Школу сооружают в Анатевке – поселении возле села Гнатовка, которое стало новым центром современной еврейской культуры.

Безопасность и инклюзивность: какие функции архитектуры станут обязательными?

Функция безопасности может стать основополагающей в новой украинской архитектуре, объясняет Дарья Ожиганова. Речь идет не только об элементарных бомбоубежищах, которые должны быть комфортными, но и о переосмыслении технологий строительства, которые обеспечили бы высокую устойчивость зданий.

В качестве примера жилья, которое может спасать во время войны, Дарья приводит израильские многоквартирные жилые проекты, содержащие "мамад" или безопасное ядро — комнату, которая своего рода бомбоубежище, где можно находиться во время бомбардировок.

"В Израиле угроза обстрелов существует всегда, там продолжается конфликт (между Палестиной и Израилем. — ред.). И такое ядро позволяет не спускаться каждый раз вниз во время воздушной тревоги, а быть в безопасности у себя дома", — комментирует архитектор.

Такое ядро имеет утолщенные стены и дополнительные металлические окна, которые закрываются в случае бомбардировок. Такие комнаты расположены в каждой квартире на каждом этаже.

Еще одна функция архитектуры, которая станет актуальной после войны, — инклюзивность пространства и его доступность для маломобильных групп населения, которых будет становиться больше.

"Архитекторы по умолчанию должны создавать проекты, где пространство инклюзивно. Ведь если этого не делать, то мы будем исключать большое количество людей из городского пространства", — отмечает Дарья.

Одним из последствий войны может стать снижение этажности построек, которое зафиксируют в зонинге, но это может быть не повсюду.

"Ведь многие люди погибли не от прямого попадания снаряда, а под завалами архитектурных сооружений. Война показала: чем выше этажность – тем потенциально выше риски для большего количества жителей", – говорит Ожиганова, отметив, что это как никогда актуализирует вопрос ответственности архитектора перед обществом.

Другой болезненный вопрос — готовы ли украинские застройщики интегрировать новые функции в коммерческую недвижимость. Ведь девелоперы вряд ли захотят инвестировать во что-то не приносящее прибыль.

Ответственность за это должны нести власть и общественность. После войны нам нужно организовать процесс таким образом, чтобы важные решения невозможно было принять непрозрачным образом, например, открытые общественные слушания, когда никто не может занести кому-то взятку.

"То есть это можно прописать в нормах и зонинге, и нужно пробовать строить такие процедуры и механизмы принятия решений в городе, которые не позволят недобросовестным застройщикам иметь лазейки, чтобы обойти их", — отмечает Дарья.

Запрос на временное жилье: каким оно должно быть?

Полномасштабное вторжение как никогда породило запрос на временное жилье для внутренних переселенцев — количество которых по последним данным достигло 4,9 млн человек. Созданием жилья для мигрантов занимались как местные власти, так и независимые архитекторы и их бюро.

По словам проектировщицы, опыт создания и пользования временным жильем в Украине можно считать успешным, однако он породил два важных вопроса:

• Может ли временное жилье быть удобным и комфортным?
• Что будет с домиками после того, как их покинут переселенцы?

"Это жилье с самого начала проектировалось как временное, поэтому определенный уровень неудобства вшит в его основе. Впрочем, если глобально, то эти проекты свою цель так или иначе выполнили. Надо понимать, что туда заезжали люди, не имевшие другого выбора", — говорит Дарья.

Добавляет, что вопрос удобства такого жилья решит возможность его переоборудовать. Когда человек понимает, что он не только пользуется пространством, но и имеет на него определенные права, его поведение кардинально меняется – он может чувствовать себя как дома.

Пример – проект социального жилья от чилийского архитектурного бюро Elemental SA, получивший Притцкеровскую премию 2016 года.

Это домики, построенные "наполовину" – они снабжены всеми необходимыми коммуникациями, впрочем, частично незавершенные. Семья переселенцев заезжает в такое жилье, а другую половину дома обустраивает по своему усмотрению.

"Это создает чувство принадлежности и дает людям ответственность за их жилье. Они начинают это пространство воспринимать как свой дом — влияют на него, могут принимать свои решения по его обустройству", — отмечает Дарья.

Чтобы временное жилье не превратилось в заброшенное пространство, с самого начала его нужно проектировать гибким: "После войны люди захотят вернуться в свои города, и эти временные дома останутся пустыми".

В идеале даже временное жилье должно взаимодействовать с контекстом и пространством города, добавляет Дарья Ожиганова. Ведь как и вся другая архитектура в городе, такое жилье будет влиять на жителей и их восприятие пространства. Социальное жилье не должно быть обособленным, чтобы переселенцы могли ассимилироваться и чувствовали себя такой же частью города, как и все остальные люди.